[1999-lelouch]

Авторы: Куруруги Сузаку (в роли Рыцаря) и flying_faraway (в роли всех прочих, она же - Принц)
Бета: not yet (еще не объявилась), намек…
Название: The Annuled
Жанр: психологическая драма
Рейтинг: R (возможны вариации в будущем)
Предупреждение: Beware! A/U, ООС. Это все большой эксперимент, и его исход пока туманен. Действие берет свое начало с середины второго сезона с некоторыми поправками (лень их расписывать).
Грядущее безумие, плен отчаяния и гнетущий омут кромешной тьмы. Только незнакомый голос за каменной стеной… единственный твой проводник в мире, где обитают два живых мертвеца. Верить ли чужому шепоту, когда грань между действительностью и делирием, галлюцинацией помутненного рассудка, колеблется, как танцующий в сумраке призрак?
Рассказ обрел свою душу в начале июня 2008-го, а тело виновник-соавтор (то бишь я, который Принц) принялся лепить лишь спустя полгода.
Текущее состояние: Глава 2
Дисклеймер: Да не приснится сие Горо Танигучи. Мы не настолько претенциозны, чтоб покушаться на канон, святая святых. Всего лишь несчастные еретики, снедаемые собственной фантазией.

Предисловие автора главы: не спрашивайте, что я вдыхала… но вышло капельку своеобразно. В общем, странно. Противники длинных пассажей, берегитесь!

Первая глава тут: 1999-lelouch.diary.ru/p59643329.htm

Часть I. Глава II. Ничто, никто и некто…



Being “a nobody”, while simultaneously possessing a material body, resulted in a metaphysical conflict which he could only solve by naming himself “somebody” so as to determine his paradoxical existence within the power of that solid argument ©

Поначалу ему казалось, что он попал в какой-то невероятный туннель или штольню, по которой гуляла сплошная тьма, сопровождая его безмолвной и довольно вычурной спутницей, щеголявшей в чернильном вельвете. Но внезапно прямо сбоку от невольного странника со скрипом вспыхнуло в желтоватом гало окно. Так загораются обыкновенные лампочки. Его сопровождающая колыхнула подтаявшим кринолином и шарахнулась прочь, скрывшись за спиной кавалера. Он на миг зажмурился, ослепленный и отвыкший, однако снова приподнял веки в смутном предчувствии пестрого, разлетающегося повсюду разноцветными мухами, зрелища, как будто вот-вот перед ним распахнется театральный занавес. И, правда, взглянув в сторону блеклого пятна, он увидел чрезвычайно странную картину, вернее выразиться, картины он так и не узрел, только бронзовую раму, парящую в воздухе, словно подвешенную за невидимые паутинки. А внутри нее обитала пустота, черноокое зеркало, в котором отражалась лишь осмелевшая Дама, выползшая из-за его плеч, хохоча и показывая пальцем в атласе на свое собственное космическое безличие. Он шагнул вперед, пытаясь всмотреться в монотонную поверхность, и взглядом изголодавшегося следопыта обшарил каждый угол и каждый квадратный дюйм голого полотна. Не обнаружив ни малейшего блика, ни единой черточки или крошечного мазка, человек отвернулся с досадой и встретился с еще одним витающим портретом лысой тьмы. Он попробовал коснуться «сажи» и даже соскрести толстый слой тени, но тщетно.

И тут ничего… отмахнулся невольный созерцатель, обманутый во второй раз. Он двинулся по прежнему пути, и тьма расстилалась перед ним в тусклом свечении проклятых рам. Это была какая-то гнетущая галерея Мрака: он шел неспешно, как посетитель на редкостной экскурсии, тщательно изучая, приглядываясь везде и всюду, с каким-то птичьим трепетом и страхом упустить важную деталь, хоть какую-нибудь улику или намек. Хуже того, путник не мог даже догадаться, что он силится так найти в этой сквозной неизвестности и зачем. Тьма вела его под руку, словно опытный гид или старожил, нашептывала загадочные анекдоты, которые он не мог слышать, и сама потешалась неведомо над чем… и он также стал смеяться вместе с ней за компанию, чтоб избавиться от смущения из-за неспособности оценить по достоинству сии диковинные экспонаты. Вот еще один осколок и еще один, залитый сумраком… чтоб хоть как-то не запутаться в рядах копий и не разгневать хозяйку таинственной коллекции или, хуже того, творца ее, он не позволял «шедеврам абстракции» оставаться безымянными, безобразными безднами. Вот Вам, извольте, «Марокканская ночь», а вот эта, пожалуй, будет «Безлунным откровением»… и еще, еще, очевидно, такая же, как и предыдущая, но со своим оттенком в очередности. Эта завидная одинаковость его несказанно бесила, распаляя все более и более Демона пещеры: еще чуть-чуть и темнота, облепившая его самого со всех сторон, заберется туманом к нему в череп, просочившись через тонкую кожу. И замажет все изнутри адским угольком, а затем заключит в какую-нибудь из вон тех злосчастных оправ и подвесит в Небытии. На композиции, одаренной прозвищем «Конец света», его одолела дотошная икота: хрипловатые смешки наперебой выпрыгивали из горла непоседливыми кузнечиками, пока он не принялся всхлипывать, задыхаясь от залпов комков, выстреливающих из дрожащего нутра. Где-то жалко звякнул колокольчик… динь-дон… динь-дон…динь-дон - перенял немедленно моду подражатель-эхо. И все стало двоиться, умножаться и шататься в пьяной карусельной качке. Схватившись вдруг за голову, он вырвался из вязких когтистых объятий собственницы и кинулся бежать, что есть мочи. Мимо него проносились вереницей идеальные репродукции Тьмы в скромном обрамлении, одна за другой. И там, и тут… тут и там, нескончаемая аллея черных квадратных зрачков… и точно такая же картина виднелась впереди. Но неожиданно под его ногами разверзлась твердь, и незнакомец свалился в пропасть…

Он очнулся на дне, и сморщился от резкого прилива тупой боли, хлынувшей в его затылок пенистым прибоем и отступившей ненадолго, чтоб снова обрушиться теперь уже на его шею, стекая ледяной струей под беспорядочный аккомпанемент барабанной дроби сердца вниз, по позвоночному столбу. Отзвуки этих ощущений были близко-близко, в сердцевине его существа… отчетливые паттерны, а не растушеванные, перепутанные силуэты. Наверное, эта явная разница и натолкнула на первую, более или менее, складную независимую мысль, подытожившую его чувственные переживания: он пересек границу сновидения и яви. Нужно было лишь раскрыть глаза, осмотреться, как следует, и удостовериться, что недоношенная гипотеза верна. Человек именно так и поступил, медленно, с долей оправданного опасения разрывая пелену век, чтоб увидеть ту же черноту, что царила под их пологом, и ничего, кроме нее. И тогда на него напало бесшабашное многомиллионное войско фобий, орущих, пугающих, оглушающих. И если он не отобьется от вражеских полчищ, осадившего его разум, то попадет в плен безумия. Незнакомец лихорадочно сооружал логические баррикады против иррациональных нападок. Он не мог быть мертв, так как чувствовал, а значит, обладал живым телом, которое отдавало бесчисленным потоком сигналов, мигающих маячков бедствия. Следовательно, мир вокруг - не вакуум, забитый мифическим олицетворением Мары, а так же наполнен физическими объектами, которые он не в состоянии воспринять зрительно либо по причине отсутствия необходимого для того освещения, либо потому, что он незрячий… слепой, иными словами. Его глаза ведь не были завязаны, зато… когда он послал с трудом одну из своих рук на разведку, чтоб та на ощупь провела рекогносцировку его малоизвестных владений, то последняя столкнулась с твердой преградой, не пускающей к выпуклости лица, загораживающей все, начиная с темечка, и заканчивая адамовым яблоком. Литая маска, значительно сковывая экспрессию мимики, плотно прилегала к рельефу головы благодаря двум тугим кольцам, рассекалась переносицей и опять сходилась над верхней губой. Пальцы насчитали всего пять отверстий в этой броне: три овальных для глаз и рта, и два круглых, поменьше, для ушей.

Весь этот спутанный ворох стимулов, блуждающих по его сознанию затупленным столовым ножом, сбивал с толку… Он еще раз обследовал предмет, в котором был заключен, застывая подчас, словно старался убедить себя в том, что не только вялые, плененные дремотой руки, но и все остальное принадлежит ему. И что не чужеродно, а едино с ним… и что это не стенки гроба, в который он заколочен глубоко под сырой землей. Нет… смерть не может иметь место быть, если он есть. Он был готов присвоить себе все, что угодно… даже кем-то поношенную плоть, вцепиться и внушить самому себе, что кто-то здесь и сейчас валяется где-то…

И тут чей-то надорванный тенор с придыханием произнес: «Мое… я… я – это существо!» Наконец-то, я смог признать в нем меня. Я – это он, кто же еще… а кто он? Определенно кто-то. И если я пока не совсем доверяю ему, то у меня нет повода сомневаться в Декарте. Я скривил губы под натиском вселенской иронии, вопреки металлическим пластинам, давящим на мои щеки и подбородок, но похохотать над безымянным умником не получилось… голосовые связки заржавели и заныли с хрипотцой, когда воздух вытеснил из горла внезапная атака кашля. Когда же он меня перестал терзать, то руки покорно обмякли, и что-то под ребрами разом сомкнулось… я успел угадать неизбежное. Обморок.

…

Спустя неизвестный промежуток времени я опять по глупой привычке заставил веки приоткрыться и нависнуть над бесполезными глазами полумесяцем с тесьмой ресниц. Так я разделял близнецов, две слишком для меня похожие реальности. Я не имею понятия, как долго я пробовал отлепить свою голову от мятого липкого тюфяка. Так я нарек толстую складку, на которой покоился мой затылок. В целом, мое лежбище простиралось негостеприимно жестким плато под лопатками и поясницей. И вот, как только я сумел приподняться… напротив поднялся жуткий шквалистый шум вперемежку с глухими ударами. Я не сразу смог сориентироваться в буйном потоке звуков. Насторожило то, что его источник был снаружи… и он приближался топотом ко мне. Я, было зажмурился, но резкий, как будто промашка скрипача-дилетанта, скрип и предвкушение нового ключа ко всей этой энигме, выгнали мой взгляд в сторону громыхающей какофонии. Вдруг белый луч полоснул меня плетью, но я оправился и жадно попросил еще боли. Под потолком маячило тусклое окошко, рассеянный свет потерялся в сумраке комнаты, дотронувшись до боков моей "Коробки", сполз на пол, черкнул по моим скрещенным щиколоткам и засобирался обратно. Я прозрел во всех смыслах… и мне отчаянно захотелось последовать за немым проводником или словить его… и не отпускать, ведь с его уходом тьма вновь провозгласит абсолютную монархию. Я не желал больше терпеть этой бесовской диктатуры, от которой надо было бежать и немедленно… там, за этим горизонтом прячется манящая свобода от дремучего тирана и невежества. Там я стану Мной, а не им… я напрягся и медленно наклонился вперед, ладони и колени уперлись в твердь: я приказал этому неповоротливому механизму прийти в движение. Я смог только преодолеть половину намеченного мною пути до заветной двери, когда силы покинули меня. Исчерпав свой запас топлива, я плашмя уткнулся обратно в пол, раздался короткий писк. Последнее, что я успел разглядеть, прежде чем окошко погасло, стала кривая лоханка с непонятной жижицей прямо около моего носа. Я учуял кисловатый запах варева, потянулся к посудинке и захватил губами край, накренив ее, принялся глотать, потворствуя разыгравшемуся голоду. Торопливо управился с пресным «супом», потом лежал, ругая самого себя за спешку, не шевелясь… чтоб не растрясти содержимое желудка и раззадорить тлетворную тошноту. Но тщетно… я еле-еле успел развернуть корпус, чтоб не захлебнуться в собственной рвоте. Стало противно… и по-старому пусто внутри.

…

Я сидел, облокотившись о горб матраца, и легонько, словно заведенная оловянный шут, покачивался в такт стихотворения под названием «Почему?». Шептать я не разучился, и теперь вслух плел пряжу монолога. Хотя нет, пожалуй, это был диалог понарошку с немногословной Тишиной. Моя собеседница отвечала на все мои реплики ценными, многозначительными паузами, смиренно внимая моим лирическим излияниям. Каждая строчка заканчивалась вопросительным знаком. Мне было известно уже море фактов о себе… быть может, недостаточно, чтоб признать свое отражение в зеркале, но несравнимо больше, чем в первые пустые кадры моего кошмара.

Я – узник… есть выход. Он всегда есть. Обо мне кто-то или что-то (нельзя сказать наверняка) «печется». Качество заботы свидетельствует о том, что мое положение в действительности попадает в незавидную категорию «злейшему врагу не пожелаешь». Я страдаю полной потерей прошлых воспоминаний… амнезией, вроде бы. Во всем прочем я ограничен воображением… а оно, к моему сожалению, подбрасывало нежеланных младенцев на порог раздумий. Местонахождение: лаборатория… тюрьма… подвал… гараж… дом умалишенных? Я намеренно зевнул, затем почесал плечо, оставляя легкие царапины неровными ногтями, но отстраниться от неутешительной версии не получилось. Может, я, и правда, того… Какие аргументы против сумасшедшего может предоставить сам безумец? Никаких. Абсурдно, смешно и чертовски обидно. И я готов даже инфантильно обозвать ситуацию банальной «несправедливостью»! Но как судить? Я виновник и жертва, одновременно. Вот от этого и впрямь лишишься рассудка… если уже не... Нет-нет, исключено. Я не удержал смешок, выскочивший невольно в спертую замкнутую атмосферу камеры. Качая головой вправо-влево, как маятник, я стал напевать песенку, которая то ли зародилась сама, то ли вернулась на родину из заграницы…

Шалтай-Болтай сидел на стене.*
Шалтай-Болтай свалился во сне,
Вся королевская конница, вся королевская рать
Не может Шалтая,
Не может Болтая,
Шалтая-Болтая,
Болтая-Шалтая,
Шалтая-Болтая собрать!