Nice planet. We'll take it.
Этот небольшой цикл драбблов заключает в себе мои мысли и соображения об аниме после первого просмотра залпом, так сказать. Поэтому не исключены неточности и непонятки, возможна некоторая банальность повествования. Если обнаружатся ошибки по части матчасти (no pun intended=)), прошу сообщить об этом в комментариях. Также буду безмерно рада узнать о ваших впечатлениях.
Спасибо за внимание!
Название: Раскаяние
Автор: Reno aka Reno89
Фан-дом: Code Geass
Жанр: цикл драбблов, глубокий ангст
Рейтинг: G
Пейринг: как такового нет, крошечные и почти незаметные намёки на Сузаку/Лелуш
Дисклеймер: Sunrise’s
Предупреждение: сплошной спойлер на концовку сериала, несущественные спойлеры на Code Geass Drama Pictures и маленькое предположение, в которое лично мне хотелось бы верить. Много слов «никогда», и «ничего», и «никого». Вообще, пессимистично.
От автора: пост 2 сезон, мысли, чувства Сузаку, его переживания и воспоминания. Long live Lelouch, мой трибьют этому потрясающему герою.
1. Тяжесть1. Тяжесть
На рассвет ещё нет даже намёка, и у Сузаку в запасе пара часов, но настоящий глубокий сон оставил его тихо покачиваться на волнах забытья. В сумерках комнаты очертания предметов плывут, линии смазываются. Сузаку бездумно наблюдает за миром из-под опущенных ресниц. Каким же далёким он теперь кажется пилоту найтмэра.
Так близко ветер шумит в ветвях, так близко вздыхает неспящий океан, но прежняя жизнь, увы, недосягаема.
Разбудила Сузаку, как и прежде, тяжесть. Она мягкой кипой императорских одежд легла на правое плечо. Подумать только, каким неподъёмным может показаться тело, из которого стремительно и неудержимо вместе с фонтаном крови выплёскивается жизнь. Даже такое тонкое и хрупкое, как у Лелуша. Оно обмякает, будто набравшая влаги ткань, и тянет вниз, к тяжёлому основанию платформы.
Наверное, никогда Сузаку не забудет этой мягкой беспомощной тяжести на своём плече. Она будет с ним до самой смерти.
И, лежа навзничь на едва расправленной постели, он баюкает эту мнимую тяжесть, будто беспокойного ребёнка, который, наконец, засыпает, засыпает, засыпает…
Сузаку чувствует, как веки его тяжелеют. Он так боится упустить ставшее привычным ощущение, что сжимает руки чуть сильнее, чем следовало бы, будто болезненно крепко обнимает невесомое тело. На острой, обломанной грани сна возникает безумное и абсурдное желание верить: Лелуш жив. Это его черноволосая голова покоится на плече Сузаку, его ладонь, вымазанная в тёплой ещё крови, успокаивающе касается щеки пилота. И так тихо становится на душе, и сердце, измученное горечью, бьётся ровнее.
Сузаку скучает по Лелушу. Он _страшно_ скучает по нему.
Даже в бреду ночных кошмаров он это понимает. И уже нет никаких «но». Только тёплая тяжесть на руках.
2. Язык жестов2. Язык жестов
Когда кто-то из военных случайно дёргает край жёсткого воротника униформы на глазах у Сузаку, тот вздрагивает. Потому что на их с Лелушем языке это означало бы «Поговорим на крыше», но теперь этот язык, как наречия древности, мёртв, потому что мир, в котором он функционировал, крошечный малонаселённый мирок, разрушен. Точнее, опустошён. Их и прежде было всего двое, а теперь Сузаку один, и у него нет подходящего собеседника, который понимал бы такой язык. И нет человека, который мог бы им стать. Забвение тонкой, но прочной сеткой накрывает всё сущее. Но время от времени, правда, всё реже, бывший рыцарь замечает эти непреднамеренные знаки, которые для окружающих не значат ровным счётом ничего.
Он читает их с досадной лёгкостью, не задумываясь, лишь после понимает, что снова позволил памяти сыграть с собой злую шутку. Его память – его гиасс, действие которого он не в силах контролировать.
Вот молодой офицер приклоняет колено перед Нанналли, сжав правой рукой запястье левой. «Увидимся позже». Этот жест не приносил Сузаку особой радости. Он никогда не любил отпускать, пускай и на краткий период времени. Но Лелуш, тогда десятилетний и рассудительный не по годам, частенько говорил ему: «За каждым расставанием следует новая встреча». И так оно и выходило. Тогда Лелуш ещё не имел обыкновения лгать по поводу и без.
Ллойд, не пожелавший оставить пост руководителя научно-технологического отдела ради беззаботного бездельного существования, задумчиво потирает бровь указательным пальцем, производя в уме какие-то вычисления. Сотрудничество с Ракшатой, несмотря на обоюдные колкости, приносит свои плоды, хотя и сфера применения достижений теперь совершенно иная.
Война – двигатель науки. Мир – враг научного прогресса, но что поделать, если при нынешней императрице вероятность вооружённых конфликтов не только в Японии, но и во всём мире сведена к нулю. Вот и приходится графу Пудингу теперь трудиться на благо созидания, а не разрушения.
Он потирает бровь, а Сузаку машинально переводит жест на свой язык – «встретимся в условленном месте». За храмом Куруруги, в тихой роще, где поют цикады и ветер шелестит листвой. Условного места больше нет – уничтожено при бомбёжке. Тот, с кем назначена встреча, уже не придёт – уничтожен по собственной воле.
Пора перестать жить прошлым.
Нанналли осторожно берёт Сузаку за руку, он чувствует нежное тепло её пальцев даже сквозь плотную ткань перчатки и замирает, как будто боится спугнуть бабочку, присевшую отдохнуть на его ладони. У неё свои жесты, наивные, добрые, мягкие. Нанналли сцепляет их мизинцы и произносит японскую считалочку, которую Сузаку знает с детства. Однако отчего-то теперь ему кажется, что он слышит её в первый раз.
Лелуш так никогда не делал. Куруруги считает этот жест чересчур девчачьим.
- Обещай мне, … - из-за оглушительного биения собственного сердца Сузаку не успевает расслышать, как она его назвала. Зеро… Рыцарь… Герой… Впрочем, он не удивился бы, назови она его по имени. Реквием по Зеро для неё больше не тайна. – Что будешь счастлив.
Сузуки невольно отстраняется, всего на шаг, но этого достаточно, чтобы возникшее между ними пространство трещиной расползлось вширь и вглубь.
Слишком много обещаний. Жить, во что бы то ни стало, - Лелушу. Быть, во что бы то ни стало, счастливым – Нанналли. А кто-нибудь спросил, чего хочет он сам?
Жаждет нарушить эту навязанную ему клятву.
Изобрести свой собственный язык, только для себя одного, хотя и знает, что это всё чушь. Диалог подразумевает наличие собеседника.
Есть ещё один жест, который знал только Лелуш. Он не был, строго говоря, изобретён ими, он просто возник – кажется, в тот день, когда их разлучили, и специально присланный автомобиль увёз Лелуша и Наннали прочь.
«Возвращайся». Этот жест прост, но у него, как у монеты, две стороны – ладонь, прижатая к стеклу и взгляд, полный тоски, обращённый к горизонту. Теперь, увы, такой жест уже не может быть полным. Остался только Сузаку. Порой у него выдаётся минута-другая, чтобы проследить бесконечную линию горизонта, пока глаза не заболят. Тогда можно найти убедительный повод навернувшимся слезам.
3. Совесть3. Совесть
Прежде мёртвые никогда не донимали Сузаку. Раскаяние, которое охватывает его при виде вдов и сирот, безлико, слепо и бесформенно. У его горечи нет плоти, нет отличительных черт. Череда жертв слилась в единую массу. Наверное, всё дело в том, что, убивая, он крайне редко сталкивался лицом к лицу с теми, кто пытался противостоять его Ланселоту. Он слишком редко видел их глаза. И никогда так близко, как глаза Лелуша. Вот почему ни один, лишённый рыцарем жизни, не преследует его с такой настойчивостью.
Только Лелуш.
Сузаку он чудится в случайных прохожих. Ему кажется, что он видит черноволосую макушку в непроходимой толпе вокруг трибуны Нанналли. Он кожей чувствует немного насмешливый и отстранённый взгляд глаз цвета аметиста, и только от одного этого чувства его начинает лихорадить.
Как же легко входит клинок в человеческое тело – как нож в подтаявшее на солнце масло.
Пожалуй, в мире на данный момент нет ничего очевиднее смерти Лелуша Британского. Но Сузаку продолжает видеть его повсюду. Он _хочет_ видеть его.
Лелуш мелькает в телевизионных новостях, за спиной ничего не подозревающего диктора. На парадах. Среди техников, обслуживающих найтмэров. В невероятных местах, где его быть не может.
Сузаку – по-хорошему – сходит с ума. Он бежит вслед за ускользающим образом, рвётся за ним всей душой, даже когда неподвижно стоит рядом с креслом Нанналли в обмундировании Зеро. Становится душно. Костюм жмёт в плечах – у Лелуша были узкие и острые, его собственные – широкие, натренированные. Маска нещадно сдавливает виски – не подходит по размеру. Натирает до крови, оставляет на лбу ребристый след, на затылке – синяки. Механизм, открывающий и закрывающий её, всякий раз прихватывает отросшие волосы, едва не выдирая с корнем.
В один из дней службы, когда уверенный голос Нанналли раздаётся из динамиков и сулит светлое будущее, Сузаку борется с собой, со жгучим желанием сбросить маску Зеро прямо здесь, на глазах у всех, и судорожно втянуть хоть немного свежего воздуха. Ему кажется, что он задыхается всякий раз, когда надевает этот костюм.
Чужой, но знакомый взгляд мурашками пробегает по его спине. Он исходит из глубины толпы, оттуда, где не разглядеть ничего, кроме единой массы людей.
Лелуш?!
Найти его, найти его сейчас, немедленно, пусть вернётся, пусть вновь станет Зеро, может быть, тогда Сузаку хоть на миг ощутит себя свободным.
Он тянется к маске. Несмотря на ненавистную конструкцию, её очень легко снять. Стоит только нажать потайную кнопку.
Но Сузаку вдруг останавливается. Крик «Лелуш!» застревает в горле. Здесь его нет, нет в этом мире.
И тогда Сузаку понимает, что это всего-навсего его совесть. Его совесть приняла столь причудливую форму – вид его бывшего лучшего и единственного друга, самого дорогого врага. И теперь его совесть на страже интересов всего мира, на страже справедливости, и так тому и быть.
А Лелуш, принц Британский, сгинул. Хотя Сузаку, кажется, был бы совсем не против, окажись всё иначе.
4. Причина научиться4. Причина научиться
Почти болезненная гордость и невероятное упрямство Лелуша редко позволяют ему просить кого бы то ни было о чём бы то ни было. Он хочет делать всё сам – стричь волосы Нанналли (хотя пока выходит не слишком ровно), искать силы к существованию, принимать решения. Но мир для него, десятилетнего, ещё слишком велик, и этому миру нет дела до нужд маленького мальчика и его сестры. Поэтому обязанности приходится с кем-то делить. В конце концов, нет нужды повсюду таскать за собой Нанналли, она и так устаёт, даже от кратких прогулок. А уж как устаёт Лелуш! И это досадно, потому что малышка Нанналли лёгкая, как пушинка, но стоит пройти полмили с ней за спиной, как ноги начинают подкашиваться, а лёгкие разрывает от судорожных вдохов и выдохов. Тогда приходится звать на помощь Сузаку, который опережает их на полсотни шагов, словно бы позабыв о своих друзьях, выбивающихся из сил. К счастью, Лелушу не нужно просить – Сузаку понимает без слов и бегом возвращается к ним, принимая ношу. Через четверть часа, через полчаса, через час он не кажется уставшим, и Лелуш, глядя на него, такого сильного, чувствует тупой укол зависти.
Но есть одна вещь, которой Сузаку и не надеется постичь. Для своих лет он уже многое умеет – защитить себя, защитить друзей, поставить ловушку на кролика или птицу, развести огонь. Но этого он не умел никогда. Может быть, у него просто не было нужды или возможности научиться. И вопреки своей собственной гордости, не столь безапелляционной, как у Лелуша, он с благоговением относится к этому своему неумению. В способности Лелуша ему видится некая избранность, на которую он не посмел бы претендовать.
Однажды пасмурным утром они с Нанналли просыпаются у корней дерева с раскидистой кроной, льёт дождь, а Лелуша нигде нет, сколько бы они ни искали. У Сузаку мелькает безумная мысль «кто будет стричь волосы Нанналли?», но мигом позже её сменяет куда более подходящее «сбежал!». Впрочем, Лелуша сложно заподозрить в трусости. Нанналли напряжённо прислушивается, жадно ловит каждый звук: вдруг в шуме дождя послышится шорох шагов? Её брата всё нет.
Земля под ними сухая – густая листва почти не пропускает влагу. Но из-за дождя воздух сырой, промозглый. И ждать уже нет мочи. И хочется идти. И уже неважно, куда. Просто идти к покорёженному взрывами горизонту.
Лелуш возвращается внезапно – дождь слишком сильный, и его совсем не слышно. Он что-то говорит вполголоса, наверное, пытается объяснить своё отсутствие, но Сузаку не слышит. Тогда Лелуш достаёт из-под куртки охапку на удивление сухого хвороста – в качестве оправдания, и совсем скоро у них появляется возможность обогреть озябшие руки. Хотя Лелуш выглядит, казалось бы, обычно, разве что промок насквозь, Куруруги замечает, как подозрительно блестят его глаза, будто он плакал. Наннали не может видеть брата, а Сузаку не станет спрашивать. Не потому что он боится Лелуша – тот всё равно не сумеет ударить его, как следует. Дело в другом. Они друзья, и он не хочет задевать его гордость. В конце концов, у каждого есть право на миг слабости. И прочие исключительные права, которые нельзя отнять или отменить.
Теперь же, девять лет спустя, Сузаку приходится посягнуть на одно из таких прав – на право Лелуша подстригать волосы Нанналли.
Это безвыходная ситуация, которая до боли напоминает детство.
Лелуш снова ушёл, и снова никто не знает, куда. Отличие в том, что на этот раз он не вернётся. Сузаку остался один с Наннали, теперь он должен заботить о ней, но он никогда не добьётся такого мастерства, как Лелуш, который за годы успел набить руку. Сузаку чувствует себя виноватым. Не потому, что вынужден был исполнить роль палача, а из-за того, что самым горьким последствием Реквиема стало одиночество Нанналли. Никто не в силах был подстригать ей волосы так, как делал это Лелуш – даже самый лучший королевский парикмахер. Руки у них умелые, но равнодушные. У девятилетнего Лелуша были неловкие пальцы, но он вкладывал в дело столько любви и заботы, что Сузаку мог бесконечно наблюдать за его простыми и непостижимыми движениями.
Он – лишь замена. Замена незаменимого, вот такой парадокс. И совершенно не умеет управляться с ножницами.
Однако теперь, пожалуй, у него есть справедливая причина научиться.
5. Момент истины5. Момент истины
В отдалённой части кладбища есть тихий тенистый уголок. Весной там цветёт сакура, бесшумно роняя розовые лепестки на прохладный серый камень одинокой могилы.
Могила в изгнании.
Гранитная плита всегда утопает в свежих цветах, хотя вокруг ни души. Сузаку приходит сюда так часто, как только может, сидит подолгу на сырой после ночного дождя траве, наблюдая, как постепенно смещается граница между светом и тенью. Солнце греет землю.
Юфемия, принцесса Британская, покоится здесь, но Сузаку ни разу не встречал на кладбище ни одного из членов большой императорской семьи. Как будто все приняли решение забыть о Юфи, даже Корнелия. Все, кроме Сузаку. Теперь это его обязанность – хранить воспоминания.
Он помнит и о том, кто не удостоился ни камня, ни креста, и канул в забвение в наказание за свои грехи. Никто не знает, где тело Лелуша. Никого это, кажется, и не интересует. В последний раз Сузаку видел его в момент истины – в ключевой миг задуманного ими Реквиема. Рыцарь стоял тогда наверху с разящим мечом в руках, а Лелуш лежал у подножия платформы, как сломанная человеческая игрушка, и вряд ли в ликующей толпе нашёлся бы хоть кто-то, чьё сердце не сжалось бы на миг от жалости при взгляде на окровавленное тело молодого императора. Невозможная, недопустимая мысль о том, что этот человек сделал нечто большее, чем подчинил себе весь мир, возникла на миг в коллективном сознании и пропала, вспугнутая ликующими криками. Лелуш стал центром людской ненависти, общим врагом, который сплотил всех. Он всё-таки навязал миру свою волю, даже без помощи Гиаса. Приказал жить в согласии друг с другом, велел стремиться к счастью во что бы то ни стало.
Лелуш Британский повелевает…
Разноликая толпа распалась, люди вернулись домой тем вечером, и, стоило лишь лихорадке нежданного освобождения бросить их на растерзание бессонницы, каждый из них зажмурился, чувствуя, как, вопреки искрящему восторгу, горло сжимает жгучая горечь. Как будто каждый из них потерял что-то в давке и суматохе. Кое-кто и вправду потерял - брелок от ключей или пуговицу, оторванную в приступе всеобщей радости. Но подобные мелочи ничего не значат перед лицом всепоглощающей свободы. Свободы... без Лелуша.
Этот момент истины оказался двойным. Он отразил самого себя в людских душах.
Ведь любой из тех, кто оказался на площади, - зеваки, рыцари, приговорённые к казни, даже сторонники императора - потерял Лелуша, даже не отдавая себе в этом отчёта.
И только Сузаку без труда нашёл объяснение своим бездумным слезам, скрытым маской. Они так тихо катились по щекам, что на миг пилоту Ланселота даже удалось забыть о них.
Что это? Ну, вот, снова.
Маска лежит на траве.
Ветер срывает влагу с ресниц. На кладбище положено плакать о тех, кто покоится в этой земле, а не о тех, кому здесь не нашлось места, но Сузаку остаётся только мысленно принести свои извинения Юфи. Сегодня он плачет по Лелушу. Не из-за смерти, но от одиночества. Из-за возникшей на месте Лелуша пустоты.
Прежде чем уйти, он говорит Юфи «прости», за себя и за Лелуша. Он знает, Лелуш не был бы против. Сузаку помнит, как покачивалась на воде пара разноцветных фонариков-свечных огоньков с одинаковыми именами. Не он один тосковал по ней.
Лёгкий аромат сакуры ветер уносит прочь, в неведомые края за океаном.
Прежде чем уйти, Сузаку проводит ладонью по лицу, украдкой смахивая слёзы, и говорит «спи спокойно», - им двоим, Лелушу и Юфи.
Сладких тебе снов по ночам.
Мирных тебе пробуждений на рассвете.
Где бы ты ни был.
Спасибо за внимание!
Название: Раскаяние
Автор: Reno aka Reno89
Фан-дом: Code Geass
Жанр: цикл драбблов, глубокий ангст
Рейтинг: G
Пейринг: как такового нет, крошечные и почти незаметные намёки на Сузаку/Лелуш
Дисклеймер: Sunrise’s
Предупреждение: сплошной спойлер на концовку сериала, несущественные спойлеры на Code Geass Drama Pictures и маленькое предположение, в которое лично мне хотелось бы верить. Много слов «никогда», и «ничего», и «никого». Вообще, пессимистично.
От автора: пост 2 сезон, мысли, чувства Сузаку, его переживания и воспоминания. Long live Lelouch, мой трибьют этому потрясающему герою.
Will your swear on your life
That no one will cry
At my funeral?..
That no one will cry
At my funeral?..
1. Тяжесть1. Тяжесть
На рассвет ещё нет даже намёка, и у Сузаку в запасе пара часов, но настоящий глубокий сон оставил его тихо покачиваться на волнах забытья. В сумерках комнаты очертания предметов плывут, линии смазываются. Сузаку бездумно наблюдает за миром из-под опущенных ресниц. Каким же далёким он теперь кажется пилоту найтмэра.
Так близко ветер шумит в ветвях, так близко вздыхает неспящий океан, но прежняя жизнь, увы, недосягаема.
Разбудила Сузаку, как и прежде, тяжесть. Она мягкой кипой императорских одежд легла на правое плечо. Подумать только, каким неподъёмным может показаться тело, из которого стремительно и неудержимо вместе с фонтаном крови выплёскивается жизнь. Даже такое тонкое и хрупкое, как у Лелуша. Оно обмякает, будто набравшая влаги ткань, и тянет вниз, к тяжёлому основанию платформы.
Наверное, никогда Сузаку не забудет этой мягкой беспомощной тяжести на своём плече. Она будет с ним до самой смерти.
И, лежа навзничь на едва расправленной постели, он баюкает эту мнимую тяжесть, будто беспокойного ребёнка, который, наконец, засыпает, засыпает, засыпает…
Сузаку чувствует, как веки его тяжелеют. Он так боится упустить ставшее привычным ощущение, что сжимает руки чуть сильнее, чем следовало бы, будто болезненно крепко обнимает невесомое тело. На острой, обломанной грани сна возникает безумное и абсурдное желание верить: Лелуш жив. Это его черноволосая голова покоится на плече Сузаку, его ладонь, вымазанная в тёплой ещё крови, успокаивающе касается щеки пилота. И так тихо становится на душе, и сердце, измученное горечью, бьётся ровнее.
Сузаку скучает по Лелушу. Он _страшно_ скучает по нему.
Даже в бреду ночных кошмаров он это понимает. И уже нет никаких «но». Только тёплая тяжесть на руках.
2. Язык жестов2. Язык жестов
Когда кто-то из военных случайно дёргает край жёсткого воротника униформы на глазах у Сузаку, тот вздрагивает. Потому что на их с Лелушем языке это означало бы «Поговорим на крыше», но теперь этот язык, как наречия древности, мёртв, потому что мир, в котором он функционировал, крошечный малонаселённый мирок, разрушен. Точнее, опустошён. Их и прежде было всего двое, а теперь Сузаку один, и у него нет подходящего собеседника, который понимал бы такой язык. И нет человека, который мог бы им стать. Забвение тонкой, но прочной сеткой накрывает всё сущее. Но время от времени, правда, всё реже, бывший рыцарь замечает эти непреднамеренные знаки, которые для окружающих не значат ровным счётом ничего.
Он читает их с досадной лёгкостью, не задумываясь, лишь после понимает, что снова позволил памяти сыграть с собой злую шутку. Его память – его гиасс, действие которого он не в силах контролировать.
Вот молодой офицер приклоняет колено перед Нанналли, сжав правой рукой запястье левой. «Увидимся позже». Этот жест не приносил Сузаку особой радости. Он никогда не любил отпускать, пускай и на краткий период времени. Но Лелуш, тогда десятилетний и рассудительный не по годам, частенько говорил ему: «За каждым расставанием следует новая встреча». И так оно и выходило. Тогда Лелуш ещё не имел обыкновения лгать по поводу и без.
Ллойд, не пожелавший оставить пост руководителя научно-технологического отдела ради беззаботного бездельного существования, задумчиво потирает бровь указательным пальцем, производя в уме какие-то вычисления. Сотрудничество с Ракшатой, несмотря на обоюдные колкости, приносит свои плоды, хотя и сфера применения достижений теперь совершенно иная.
Война – двигатель науки. Мир – враг научного прогресса, но что поделать, если при нынешней императрице вероятность вооружённых конфликтов не только в Японии, но и во всём мире сведена к нулю. Вот и приходится графу Пудингу теперь трудиться на благо созидания, а не разрушения.
Он потирает бровь, а Сузаку машинально переводит жест на свой язык – «встретимся в условленном месте». За храмом Куруруги, в тихой роще, где поют цикады и ветер шелестит листвой. Условного места больше нет – уничтожено при бомбёжке. Тот, с кем назначена встреча, уже не придёт – уничтожен по собственной воле.
Пора перестать жить прошлым.
Нанналли осторожно берёт Сузаку за руку, он чувствует нежное тепло её пальцев даже сквозь плотную ткань перчатки и замирает, как будто боится спугнуть бабочку, присевшую отдохнуть на его ладони. У неё свои жесты, наивные, добрые, мягкие. Нанналли сцепляет их мизинцы и произносит японскую считалочку, которую Сузаку знает с детства. Однако отчего-то теперь ему кажется, что он слышит её в первый раз.
Лелуш так никогда не делал. Куруруги считает этот жест чересчур девчачьим.
- Обещай мне, … - из-за оглушительного биения собственного сердца Сузаку не успевает расслышать, как она его назвала. Зеро… Рыцарь… Герой… Впрочем, он не удивился бы, назови она его по имени. Реквием по Зеро для неё больше не тайна. – Что будешь счастлив.
Сузуки невольно отстраняется, всего на шаг, но этого достаточно, чтобы возникшее между ними пространство трещиной расползлось вширь и вглубь.
Слишком много обещаний. Жить, во что бы то ни стало, - Лелушу. Быть, во что бы то ни стало, счастливым – Нанналли. А кто-нибудь спросил, чего хочет он сам?
Жаждет нарушить эту навязанную ему клятву.
Изобрести свой собственный язык, только для себя одного, хотя и знает, что это всё чушь. Диалог подразумевает наличие собеседника.
Есть ещё один жест, который знал только Лелуш. Он не был, строго говоря, изобретён ими, он просто возник – кажется, в тот день, когда их разлучили, и специально присланный автомобиль увёз Лелуша и Наннали прочь.
«Возвращайся». Этот жест прост, но у него, как у монеты, две стороны – ладонь, прижатая к стеклу и взгляд, полный тоски, обращённый к горизонту. Теперь, увы, такой жест уже не может быть полным. Остался только Сузаку. Порой у него выдаётся минута-другая, чтобы проследить бесконечную линию горизонта, пока глаза не заболят. Тогда можно найти убедительный повод навернувшимся слезам.
3. Совесть3. Совесть
Прежде мёртвые никогда не донимали Сузаку. Раскаяние, которое охватывает его при виде вдов и сирот, безлико, слепо и бесформенно. У его горечи нет плоти, нет отличительных черт. Череда жертв слилась в единую массу. Наверное, всё дело в том, что, убивая, он крайне редко сталкивался лицом к лицу с теми, кто пытался противостоять его Ланселоту. Он слишком редко видел их глаза. И никогда так близко, как глаза Лелуша. Вот почему ни один, лишённый рыцарем жизни, не преследует его с такой настойчивостью.
Только Лелуш.
Сузаку он чудится в случайных прохожих. Ему кажется, что он видит черноволосую макушку в непроходимой толпе вокруг трибуны Нанналли. Он кожей чувствует немного насмешливый и отстранённый взгляд глаз цвета аметиста, и только от одного этого чувства его начинает лихорадить.
Как же легко входит клинок в человеческое тело – как нож в подтаявшее на солнце масло.
Пожалуй, в мире на данный момент нет ничего очевиднее смерти Лелуша Британского. Но Сузаку продолжает видеть его повсюду. Он _хочет_ видеть его.
Лелуш мелькает в телевизионных новостях, за спиной ничего не подозревающего диктора. На парадах. Среди техников, обслуживающих найтмэров. В невероятных местах, где его быть не может.
Сузаку – по-хорошему – сходит с ума. Он бежит вслед за ускользающим образом, рвётся за ним всей душой, даже когда неподвижно стоит рядом с креслом Нанналли в обмундировании Зеро. Становится душно. Костюм жмёт в плечах – у Лелуша были узкие и острые, его собственные – широкие, натренированные. Маска нещадно сдавливает виски – не подходит по размеру. Натирает до крови, оставляет на лбу ребристый след, на затылке – синяки. Механизм, открывающий и закрывающий её, всякий раз прихватывает отросшие волосы, едва не выдирая с корнем.
В один из дней службы, когда уверенный голос Нанналли раздаётся из динамиков и сулит светлое будущее, Сузаку борется с собой, со жгучим желанием сбросить маску Зеро прямо здесь, на глазах у всех, и судорожно втянуть хоть немного свежего воздуха. Ему кажется, что он задыхается всякий раз, когда надевает этот костюм.
Чужой, но знакомый взгляд мурашками пробегает по его спине. Он исходит из глубины толпы, оттуда, где не разглядеть ничего, кроме единой массы людей.
Лелуш?!
Найти его, найти его сейчас, немедленно, пусть вернётся, пусть вновь станет Зеро, может быть, тогда Сузаку хоть на миг ощутит себя свободным.
Он тянется к маске. Несмотря на ненавистную конструкцию, её очень легко снять. Стоит только нажать потайную кнопку.
Но Сузаку вдруг останавливается. Крик «Лелуш!» застревает в горле. Здесь его нет, нет в этом мире.
И тогда Сузаку понимает, что это всего-навсего его совесть. Его совесть приняла столь причудливую форму – вид его бывшего лучшего и единственного друга, самого дорогого врага. И теперь его совесть на страже интересов всего мира, на страже справедливости, и так тому и быть.
А Лелуш, принц Британский, сгинул. Хотя Сузаку, кажется, был бы совсем не против, окажись всё иначе.
4. Причина научиться4. Причина научиться
Почти болезненная гордость и невероятное упрямство Лелуша редко позволяют ему просить кого бы то ни было о чём бы то ни было. Он хочет делать всё сам – стричь волосы Нанналли (хотя пока выходит не слишком ровно), искать силы к существованию, принимать решения. Но мир для него, десятилетнего, ещё слишком велик, и этому миру нет дела до нужд маленького мальчика и его сестры. Поэтому обязанности приходится с кем-то делить. В конце концов, нет нужды повсюду таскать за собой Нанналли, она и так устаёт, даже от кратких прогулок. А уж как устаёт Лелуш! И это досадно, потому что малышка Нанналли лёгкая, как пушинка, но стоит пройти полмили с ней за спиной, как ноги начинают подкашиваться, а лёгкие разрывает от судорожных вдохов и выдохов. Тогда приходится звать на помощь Сузаку, который опережает их на полсотни шагов, словно бы позабыв о своих друзьях, выбивающихся из сил. К счастью, Лелушу не нужно просить – Сузаку понимает без слов и бегом возвращается к ним, принимая ношу. Через четверть часа, через полчаса, через час он не кажется уставшим, и Лелуш, глядя на него, такого сильного, чувствует тупой укол зависти.
Но есть одна вещь, которой Сузаку и не надеется постичь. Для своих лет он уже многое умеет – защитить себя, защитить друзей, поставить ловушку на кролика или птицу, развести огонь. Но этого он не умел никогда. Может быть, у него просто не было нужды или возможности научиться. И вопреки своей собственной гордости, не столь безапелляционной, как у Лелуша, он с благоговением относится к этому своему неумению. В способности Лелуша ему видится некая избранность, на которую он не посмел бы претендовать.
Однажды пасмурным утром они с Нанналли просыпаются у корней дерева с раскидистой кроной, льёт дождь, а Лелуша нигде нет, сколько бы они ни искали. У Сузаку мелькает безумная мысль «кто будет стричь волосы Нанналли?», но мигом позже её сменяет куда более подходящее «сбежал!». Впрочем, Лелуша сложно заподозрить в трусости. Нанналли напряжённо прислушивается, жадно ловит каждый звук: вдруг в шуме дождя послышится шорох шагов? Её брата всё нет.
Земля под ними сухая – густая листва почти не пропускает влагу. Но из-за дождя воздух сырой, промозглый. И ждать уже нет мочи. И хочется идти. И уже неважно, куда. Просто идти к покорёженному взрывами горизонту.
Лелуш возвращается внезапно – дождь слишком сильный, и его совсем не слышно. Он что-то говорит вполголоса, наверное, пытается объяснить своё отсутствие, но Сузаку не слышит. Тогда Лелуш достаёт из-под куртки охапку на удивление сухого хвороста – в качестве оправдания, и совсем скоро у них появляется возможность обогреть озябшие руки. Хотя Лелуш выглядит, казалось бы, обычно, разве что промок насквозь, Куруруги замечает, как подозрительно блестят его глаза, будто он плакал. Наннали не может видеть брата, а Сузаку не станет спрашивать. Не потому что он боится Лелуша – тот всё равно не сумеет ударить его, как следует. Дело в другом. Они друзья, и он не хочет задевать его гордость. В конце концов, у каждого есть право на миг слабости. И прочие исключительные права, которые нельзя отнять или отменить.
Теперь же, девять лет спустя, Сузаку приходится посягнуть на одно из таких прав – на право Лелуша подстригать волосы Нанналли.
Это безвыходная ситуация, которая до боли напоминает детство.
Лелуш снова ушёл, и снова никто не знает, куда. Отличие в том, что на этот раз он не вернётся. Сузаку остался один с Наннали, теперь он должен заботить о ней, но он никогда не добьётся такого мастерства, как Лелуш, который за годы успел набить руку. Сузаку чувствует себя виноватым. Не потому, что вынужден был исполнить роль палача, а из-за того, что самым горьким последствием Реквиема стало одиночество Нанналли. Никто не в силах был подстригать ей волосы так, как делал это Лелуш – даже самый лучший королевский парикмахер. Руки у них умелые, но равнодушные. У девятилетнего Лелуша были неловкие пальцы, но он вкладывал в дело столько любви и заботы, что Сузаку мог бесконечно наблюдать за его простыми и непостижимыми движениями.
Он – лишь замена. Замена незаменимого, вот такой парадокс. И совершенно не умеет управляться с ножницами.
Однако теперь, пожалуй, у него есть справедливая причина научиться.
5. Момент истины5. Момент истины
В отдалённой части кладбища есть тихий тенистый уголок. Весной там цветёт сакура, бесшумно роняя розовые лепестки на прохладный серый камень одинокой могилы.
Могила в изгнании.
Гранитная плита всегда утопает в свежих цветах, хотя вокруг ни души. Сузаку приходит сюда так часто, как только может, сидит подолгу на сырой после ночного дождя траве, наблюдая, как постепенно смещается граница между светом и тенью. Солнце греет землю.
Юфемия, принцесса Британская, покоится здесь, но Сузаку ни разу не встречал на кладбище ни одного из членов большой императорской семьи. Как будто все приняли решение забыть о Юфи, даже Корнелия. Все, кроме Сузаку. Теперь это его обязанность – хранить воспоминания.
Он помнит и о том, кто не удостоился ни камня, ни креста, и канул в забвение в наказание за свои грехи. Никто не знает, где тело Лелуша. Никого это, кажется, и не интересует. В последний раз Сузаку видел его в момент истины – в ключевой миг задуманного ими Реквиема. Рыцарь стоял тогда наверху с разящим мечом в руках, а Лелуш лежал у подножия платформы, как сломанная человеческая игрушка, и вряд ли в ликующей толпе нашёлся бы хоть кто-то, чьё сердце не сжалось бы на миг от жалости при взгляде на окровавленное тело молодого императора. Невозможная, недопустимая мысль о том, что этот человек сделал нечто большее, чем подчинил себе весь мир, возникла на миг в коллективном сознании и пропала, вспугнутая ликующими криками. Лелуш стал центром людской ненависти, общим врагом, который сплотил всех. Он всё-таки навязал миру свою волю, даже без помощи Гиаса. Приказал жить в согласии друг с другом, велел стремиться к счастью во что бы то ни стало.
Лелуш Британский повелевает…
Разноликая толпа распалась, люди вернулись домой тем вечером, и, стоило лишь лихорадке нежданного освобождения бросить их на растерзание бессонницы, каждый из них зажмурился, чувствуя, как, вопреки искрящему восторгу, горло сжимает жгучая горечь. Как будто каждый из них потерял что-то в давке и суматохе. Кое-кто и вправду потерял - брелок от ключей или пуговицу, оторванную в приступе всеобщей радости. Но подобные мелочи ничего не значат перед лицом всепоглощающей свободы. Свободы... без Лелуша.
Этот момент истины оказался двойным. Он отразил самого себя в людских душах.
Ведь любой из тех, кто оказался на площади, - зеваки, рыцари, приговорённые к казни, даже сторонники императора - потерял Лелуша, даже не отдавая себе в этом отчёта.
И только Сузаку без труда нашёл объяснение своим бездумным слезам, скрытым маской. Они так тихо катились по щекам, что на миг пилоту Ланселота даже удалось забыть о них.
Что это? Ну, вот, снова.
Маска лежит на траве.
Ветер срывает влагу с ресниц. На кладбище положено плакать о тех, кто покоится в этой земле, а не о тех, кому здесь не нашлось места, но Сузаку остаётся только мысленно принести свои извинения Юфи. Сегодня он плачет по Лелушу. Не из-за смерти, но от одиночества. Из-за возникшей на месте Лелуша пустоты.
Прежде чем уйти, он говорит Юфи «прости», за себя и за Лелуша. Он знает, Лелуш не был бы против. Сузаку помнит, как покачивалась на воде пара разноцветных фонариков-свечных огоньков с одинаковыми именами. Не он один тосковал по ней.
Лёгкий аромат сакуры ветер уносит прочь, в неведомые края за океаном.
Прежде чем уйти, Сузаку проводит ладонью по лицу, украдкой смахивая слёзы, и говорит «спи спокойно», - им двоим, Лелушу и Юфи.
Сладких тебе снов по ночам.
Мирных тебе пробуждений на рассвете.
Где бы ты ни был.
@темы: Fanfiction /фанфики
-
-
05.06.2011 в 21:41Надеюсь, вы продолжите эту серию драбблов.
-
-
06.06.2011 в 07:39Спасибо вам! Простите за ваши слёзы!
Сначала у меня была мысль продолжить, но потом я загорелась новой идеей=) Но - "никогда не говори никогда", так что не буду категорично заявлять, что на этом всё закончится=)
-
-
28.01.2012 в 23:26